– Думается, это я вполне могу сделать… Только, Альтия, тебе совсем ни к чему самой бежать назад с этим сообщением. Если он вправду насмерть разругался с таможенным чиновником, как бы не случилось ему навлечь на себя… применение силы. Позволь, я велю Рэйч послать на «Офелию» бегуна. Зачем тебе там находиться? Зачем встревать?…
– Затем, мама, что именно этого я и хочу. Находиться там и встревать. И еще я хочу, чтобы они знали: я с ними до конца. Так что я пойду.
– Но хоть не прямо сейчас!… – пришла в ужас Роника. – Альтия, ты же только-только попала домой! Тебе надо хотя бы поесть, вымыться и переодеться во что-нибудь чистое…
– Не получится. В гавани мне безопаснее выглядеть именно так, как сейчас. Стража на таможенном причале не обратит внимания на юнгу, шныряющего туда-сюда по каким-то делам. Так что придется мне провести там еще какое-то время. Кстати, надо мне пойти проведать еще кое-кого… Но как только смогу – я непременно вернусь. Обещаю, что завтра же утром я буду здесь! И переоденусь в платье, приличествующее дочери старинной семьи!
– Так ты что, на целую ночь уходишь? Одна?!
– А ты бы предпочла, чтобы я провела ночь не одна?… – проказливо поинтересовалась Альтия. И обезоруживающе ухмыльнулась: – Мама, я за этот год ночами где только не была… И ничего со мной не случилось. Никто не изнасиловал и не зарезал. Ладно! Обещаю: вот вернусь и сразу все расскажу!
– Вижу, тебя не удержишь, – вздохнула Роника. – Что ж… Только умоляю тебя – ради имени своего отца, не позволь никому узнать тебя! Наше положение и так на честном слове держится… И, пожалуйста, будь осторожна, делая то, что, как тебе кажется, ты должна сделать! И капитана Тениру попроси действовать осмотрительно… Так говоришь, ты служила у него на корабле?
– Да. Именно так. И еще я сказала, что обо всем расскажу, когда окончательно вернусь. А вернусь я тем раньше, чем скорее уйду! – И Альтия повернулась к дверям, но все же помедлила: – Тебя не затруднит передать сестре, что я в городе? И что я хотела бы обсудить с нею кое-что очень серьезное?
– Обязательно передам. Ты имеешь в виду… не то чтобы принести извинения… скажем так – заключить перемирие с Кайлом и сестрой?
Альтия плотно зажмурилась. Потом вновь открыла глаза. И негромко произнесла:
– Мама, я собираюсь вернуть себе корабль, по праву мне принадлежащий. И я хочу, чтобы вы с Кефрией обе увидели: я не просто готова это сделать, я не просто имею на это полное право, но я еще и распоряжусь кораблем так, как будет лучше всего для нашей семьи. Но и об этом я не хочу распространяться прямо сейчас. Ни с Кефрией, ни с тобой… Ты ей только этого, пожалуйста, не говори. Просто скажи, что нам с ней серьезный разговор предстоит…
– Очень серьезный… – покачала головой Роника. Морщины у нее на лбу и вокруг губ сразу как будто сделались резче. Она отпила еще вина, явно не чувствуя вкуса. – Ступай же, Альтия, но будь осторожна и возвращайся сразу, как только сумеешь. Я… я не знаю, что принесет нам твое возвращение – спасение или беду. Я знаю только, что до смерти рада снова видеть тебя…
Альтия коротко кивнула матери и тихонько покинула комнату. Она не пошла назад через кухню, предпочтя выбраться наружу через парадный вход. Там она чуть не натолкнулась на слугу, сметавшего со ступеней рассыпанные цветочные лепестки; в воздухе витал тонкий аромат. Шагая по подъездной дорожке к воротам, Альтия почти жалела о том, что не является просто Эттелем, мальчиком-юнгой. Какой хороший весенний день ликовал вокруг! Прямо-таки подарок моряку, вернувшемуся домой после почти целого года дальнего плавания! Почему у нее отняли право просто наслаждаться возвращением под родной кров?…
Идя быстрым шагом по извилистым дорогам, что вели от усадеб к самому городу, Альтия начала замечать, что не одно только имение Вестритов являло определенные признаки запустения. Почти та же картина, объяснявшаяся дырой в кошельке, царила на землях нескольких поистине великих семейств. То тут, то там – неподстриженные деревья в садах и сучья, обломанные зимними бурями да так и оставленные валяться…
Когда же Альтия добралась до запруженных народом улочек рыночного квартала, ей сразу бросилось в глаза невероятное обилие незнакомцев. По улицам расхаживали совершенно иные народы, не те, что прежде. И дело было даже не в том, что она не узнавала их лиц; за последние десять лет она слишком часто отсутствовала в городе и не очень-то хорошо знала даже соседей, а многочисленных друзей и подавно не завела. Нет, это были именно народы : уйма людей говорила с явным джамелийским акцентом, а иные, если судить по одежде, выглядели вовсе приезжими из Калсиды. Мужчины – сплошь молодые, мало кто был старше тридцати лет. Они носили широкие мечи в богатых ножнах, украшенных филигранью, и открыто подвешивали кошельки к поясам, словно для того, чтобы похвастать богатством. Их разодетые спутницы были облачены в платья с разрезами, открывавшими полупрозрачные, нижние юбки. И уж косметика, призванная деликатно подчеркивать внешность, была ими давно и прочно отвергнута. Они «штукатурились» так, что истинные черты лиц угадывались с превеликим трудом. Мужчины разговаривали громкими голосами, громче, чем требовалось, – как бы затем, чтобы привлечь к себе побольше внимания, – и в основном держали напыщенный, самоуверенный тон. Женщины двигались ну в точности как нервные молодые кобылки: без конца встряхивали головами и преувеличенно жестикулировали в разговоре. Они пользовались очень крепкими духами и вставляли в уши серьги величиной с хороший браслет… Словом, самые отъявленные и роскошные куртизанки прежнего Удачного рядом с ними выглядели бы серенькими голубками на фоне пышнохвостых павлинов.