К нему подошел и встал рядом какой-то вольноотпущенник:
– Вот я здесь стою… И ничего-то у меня нет, что я мог бы назвать своей собственностью. Начинать так начинать!
К первому без лишних слов присоединился второй, потом еще и еще. Вся толпа начала постепенно перетекать следом за ними.
Кеннит опустил грязную ладонь на плечо Уинтроу… Юноша поднял голову, чтобы сверху вниз посмотреть на него, и пирата буквально ослепило восхищенное сияние его глаз. На некий миг Кеннита даже посетило самое настоящее и очень сильное чувство: душу скрутило спазмом столь острым, что он не мог бы даже сказать, боль это была или любовь. У него перехватило горло… Когда он все-таки заговорил, его голос зазвучал очень тихо, и люди придвинулись ближе, чтобы расслышать. Кеннит почувствовал себя их святым… Хотя нет. Он почувствовал себя мудрым королем среди обожающих его подданных.
Король улыбнулся своему народу:
– Вам придется поработать всем вместе. Каждый сам за себя, как вы привыкли, – теперь так не пойдет. Верно, вам следует начать с возведения башни, но одновременно у ее подножия должно быть выстроено убежище, где все могли бы укрываться, пока не будут заново выстроены жилища. И непременно выкопайте колодец, хватит грязь пить!
Кеннит вновь оглядел обращенные к нему лица. Люди жались к нему, как жмутся к взрослому и сильному оборванные, обездоленные ребятишки. Наконец-то они были готовы его выслушать. Он мог указать им путь, и они пойдут по нему, приводя в порядок свои жизни. Пусть только он покажет, как им следует теперь жить… Сердце Кеннита победно забилось. Он повернулся к Этте, по-прежнему державшейся рядом:
– Этта… Съезди на «Проказницу» и сходи в мою каюту. Принеси планы, разложенные у меня на столе. Они все помечены, так что ты поймешь, что к чему. Ты понимаешь, которые чертежи я имею в виду?
– Найду непременно. Я же теперь умею читать, – заметила она ласково. Коротко прикоснулась к его руке, тепло улыбнулась ему – и повернулась прочь, на ходу призывая двоих матросов, чтобы отвезли ее на корабль.
– Скажи команде, что мы тут задержимся, – крикнул Кеннит ей вслед. – Поможем начать строительство нового Делипая. На борту «Мариетты», помнится, был груз пшеницы… Пусть начнут возить его на берег. Надо всех накормить!
Толпа заволновалась, заговорила. Вперед вышла молодая женщина:
– Господин, незачем тебе стоять здесь… Мой дом уцелел, и там есть стол. Прошу тебя, пойдем! А я как раз воды натаскаю помыться…-И она покаянно развела руками: – Домик у меня не ахти что, но тем не менее… почту за великую честь…
Кеннит улыбнулся ей и снова посмотрел на своих верных подданных:
– Спасибо. И я почту за честь войти под твой кров.
– Малта, столько пудры тебе не к лицу, – упрекнула дочь Кефрия. – Ты выглядишь бледной, как привидение!
– Я совсем не пудрилась, – безразлично ответила Малта.
Облаченная в домашнее платье, она сидела перед зеркалом и смотрела на свое отражение. Плечи повисли, волосы – начала было причесывать и бросила… Прямо-таки не дочь торговой семьи за несколько часов до своего представления на летнем балу, а забеганная служанка под конец нелегкого дня!
Сердце Кефрии исполнилось глубокой жалости к дочери. Она-то шла к ней в комнату, думая, что застанет ее принаряженной, лучащейся и искрящейся от возбуждения. А вместо этого девочка выглядела такой усталой, прямо сонной какой-то. Да, нынешнее лето нелегко ей далось… Кефрия с радостью избавила бы дочь от тягот, связанных с необходимостью самим работать по дому и сберегать каждый грош. А более всего она желала, чтобы грядущий бал оказался именно таким, каким обе они его себе представляли. Потому что не одна Малта годами мечтала об этом грандиозном событии. Кефрии тоже едва ли не по ночам снился миг гордости и торжества, когда ее дочь войдет в Зал торговцев, опираясь на руку отца. Они помедлят у входа, и об их появлении будет торжественно объявлено собравшимся в Зале торговцам из старинных семей… Мысленно она загодя кроила для дочери совершенно необыкновенное платье и дарила вместе с ним набор удивительных украшений – на память о звездном часе юности. А вместо этого…
Вместо этого совсем скоро ей придется зашнуровывать Малту в платье, перешитое из старья силами домашних портних. А что до украшений – ей придется надеть подаренные Рэйном. Разве это может сравниться с настоящим девичьим приданым, которое по такому поводу справил бы ей отец?… В общем, откуда ни посмотри, со всех сторон получалось не то. Но что прикажете делать?…
Ах, какая боль!…
В зеркале над плечом Малты Кефрии предстало ее собственное лицо, хмурое и озабоченное. Она сделала усилие, прогоняя морщины со лба.
– Я знаю, ты плохо спала ночью, – сказала она. – Но, кажется, ты собиралась поспать после обеда. Ты так и не прилегла?
– Прилегла… Только уснуть не могла. – Малта наклонилась поближе к зеркалу и принялась щипать себя за щеки, стараясь вызвать хоть какое-то подобие румянца. Потом оставила это и стала напряженно вглядываться в свое отражение. – Мама, – тихо спросила она, – у тебя когда-нибудь бывало такое, чтобы ты смотрела на себя в зеркало и гадала, а нет ли там, внутри, кого-то другого?…
– Что?…-Кефрия взяла щетку для волос. И стала разглаживать волосы Малты, но больше для вида, а на самом деле ощупала ее кожу. Лихорадки не было. На ощупь кожа казалась скорее холодноватой. Приподняв тяжелые пряди, Кефрия начала скалывать их в прическу, напоминая: – Обязательно вымой шею… Погоди, да уж не синяк ли это? – И она наклонилась, изучая бледно-синеватое пятнышко. Притронулась к нему, и Малта, вздрогнув, отстранилась. Кефрия обеспокоенно спросила: – Больно?…