Безумный корабль - Страница 18

– Нет! – возразил он резко. – Истина состоит не в том, мама. Правильно, я часто прихожу сюда, изучая следы и отметины, оставленные здесь Старшими. А еще я изучал то, что мы вываливали из сердцевины других «бревен», лежавших некогда в этой Палате…-Он тряхнул головой, глаза в потемках сверкнули медью. – Когда я был мал, ты говорила мне, что это гробы. Но это не гробы… а скорей колыбельки. И если, зная то, что мне удалось изучить, я хочу пробудить и выпустить на волю единственную оставшуюся, значит ли это, что она меня подчинила? Я просто понял, как по всей справедливости следует поступить!

Мать рассерженно возразила ему:

– Самое справедливое – это сохранять верность собственной родне! Прямо говорю тебе, Рэйн: ты столько времени общался с этим бревном, что сам уже не способен разобраться, где кончаются твои мысли и начинается то, что нашептывает тебе диводрево. Тобою движет не столько помышление о справедливости, сколько извращенное ребяческое любопытство! Взять хоть твои сегодняшние поступки. Тебе ведь отлично известно, где нуждаются в твоем присутствии. А где ты в действительности?

– Здесь. С той, что нуждается во мне гораздо больше других. Ведь, кроме меня, за нее больше некому заступиться.

– Да она давно мертва, скорее всего! – Мать решила, что прямота станет лучшим лекарством для сына. – Рэйн, хватит уже тешиться детскими сказками! Сколько оно уже провалялось здесь, это бревно? Я имею в виду – еще прежде, чем Палата была обнаружена? Что бы ни сохранялось там, внутри, оно давно скончалось и истлело, оставив в диводреве лишь эхо своей мечты о воздухе и солнечном свете. Ты же знаешь, каковы свойства диводрева. Будучи освобождено от начинки, оно принимается впитывать воспоминания и мысли тех, кто с ним ежедневно общается. Из чего, конечно, не следует, будто диводрево – живое. Когда ты прикладываешь к нему руку, ты воспринимаешь всего лишь отголоски воспоминаний умершего существа, принадлежащего давно прошедшей эпохе. Вот и все!

Рэйн не сдавался:

– Но если ты так уверена в том, что говоришь, почему бы нам не взять да не испытать твою правоту? Давай выставим это бревно на свежий воздух, на солнышко. Если королева-драконица так и не вылупится – что ж, я признаю, что ошибался. И больше не буду противиться тому, чтобы это бревно разделали на доски и построили для семьи Хупрусов огромный корабль…

Янни Хупрус испустила тяжкий вздох. Потом тихо проговорила:

– Ты можешь противиться или не противиться, Рэйн, никакой разницы нет. Ты мой младший сын, а не старший. И, когда придет время, решать, как нам поступить с этим бревном, будешь не ты… – Впрочем, поглядев на лицо сына, она сочла, что высказалась слишком резко. Рэйн был очень упрям, но вместе с тем необыкновенно чувствителен. «Это он в отца такой», – подумала она… и ей стало страшно. Лучше уж с ним разговаривать на языке убеждения. – Сделать то, что ты предлагаешь, – значит отвлечь работников от других дел, которые должны быть исполнены, если мы хотим, чтобы деньги по-прежнему стекались к нам в кошелек. Оно же громадное, это бревно! Вход, сквозь который его втащили, давным-давно обрушился и завален. А по коридорам его наружу не протолкнешь – слишком длинное. Значит, единственный выход – это вырубить лес и расчистить землю над крышей. Хрустальный купол придется разбить на части и вытаскивать наверх лебедками… Ты представляешь себе, какая это чудовищная работа?

– Если моя догадка верна – она оправдается.

– Ты так думаешь? Ладно, предположим, ты прав, мы выставили бревно на солнечный свет… и из него в самом деле что-то вылупилось. Ну и дальше что? С чего ты взял, будто это существо будет настроено к нам дружественно? Что мы вообще будем для него что-либо значить? Ты же прочитал больше табличек и свитков, оставленных Старшими, чем кто-либо из ныне живущих. И ты сам говорил, что драконы делили свои города с нахальными и бессовестными существами, имевшими обыкновения хватать все, что понравится. И ты хочешь, чтобы подобное создание среди нас поселилось? Или, еще не лучше, вдруг оно затаит зло, вдруг оно попросту возненавидит нас за то, что мы по чистому незнанию сотворили над его собратьями из других бревен? Ты посмотри, каких оно размеров, это бревно, Рэйн! Ради удовлетворения своего любопытства ты, похоже, готов на нас чудовище выпустить…

– Любопытство?! – фыркнул Рэйн возмущенно. – Ты говоришь, любопытство? Да мне, мама, просто до смерти жалко несчастное создание, запертое там, внутри! И меня гложет вина за всех тех, кого мы бездумно уничтожали многие годы. Раскаяние и желание искупить вину – вот что меня ведет, а вовсе не любопытство!

Янни сжала кулаки.

– Вот что, Рэйн. Я больше ничего не собираюсь с тобой обсуждать… по крайней мере здесь, в этой промозглой пещере, в присутствии этого существа, влияющего на каждую твою мысль! Если захочешь поговорить об этом еще – разговор будет у меня в гостиной. И хватит!

Рэйн медленно выпрямился во весь рост и сложил на груди руки. Лица его не было видно, да Янни этого и не требовалось. Она и так знала, что его губы сжаты в твердую и упрямую линию. Ах, упрямец… И зачем только он родился таким норовистым?

Она отвела глаза и пошла на мировую:

– Сынок… Когда поможешь работникам в западном коридоре, приходи в мои комнаты. Мы сядем с тобой и обсудим твою поездку в Удачный. Хоть я и пообещала Вестритам, что ты не попытаешься вскружить Малте голову подарками, я думаю, захватить кое-какие гостинцы для ее матери и бабушки тебе все-таки следует. Вот мы с тобой их вместе и подберем. И еще надо подумать, во что тебе лучше одеться. Мы еще совсем не говорили о том, каким образом ты будешь представлен. Ты всегда одеваешься так строго и скромно… Но, отправляясь ухаживать за девушкой, молодой человек должен все же разок-другой развернуть перед нею павлиний хвост, как ты считаешь?… То есть вуаль на лице придется оставить, но вот насколько плотную – решай сам…